Костёр почти прогорел, слабо мигая рубиновыми огоньками засыпающего пламени. Хай Рэ скороговоркой произнёс хвалебную песнь животворному огню и потянулся за лапником, загодя приготовленным. Сунул несколько сухих ветвей в костёр, в ожидании замер.
Крошечные огоньки пламени, перебегавшие с одного уголька на другой, вдруг застыли, будто испугавшись подвоха со стороны человека, но почти сразу же набросились на сухие хвоинки, свернув, скрутив, смяв их. Раздался сухой треск, искры высоко взметнулись в чернильную мглу, скачком раздвинув обжитой человеческий мирок до размеров целой поляны.
На душе сразу стало тепло и уютно. Хай Рэ улыбнулся огню, подбросив ещё пару хвойных веток, а поверх них - несколько коротких сухих чураков. Огонь развеселился, приглашая и старого видеца присоединиться к яростному жгучему танцу. Хай Рэ коснулся правой рукой лба, отдавая дань уважения неиссякаемой мощи огня-оберега.
Подняв голову, старый видец принялся следить за рвущимися ввысь раскалёнными хвоинками. Они умирали столь же стремительно, как и возносились в чёрный морозный воздух. Хай Рэ задумался, мысленно сравнивая жизнь быстро сгинувших сучка, веточки, хвоинки со своей собственной жизнью. Выходило, что между ними нет никакой разницы: та же бурная, безудержная юность, та же степенная, размеренная зрелость и та же мудрая, но печальная старость. Даже смерть для них была одна - на взлёте, в вечном стремлении вперёд, ввысь, вдаль...
Хай Рэ опустил глаза на огонь. В нём всё было по-другому. Никто не знает, откуда он берётся и куда исчезает, если вовремя не накормить его. Никто не мог объяснить и другого: почему пламя так притягивает человека? В детстве Хай Рэ слышал странное слово - гип-и-ноз, но тогда никто не сумел объяснить пытливому мальчику его истинного смысла.
С тех пор в сердце так и осталось первое впечатление полной непознаваемости огня, потому что даже самые старые и мудрые из обитателей Дома не знали ответов. Не менее загадочным было и то, каким образом живущий в огневице крохотный огонёк, задуваемый малейшим неосторожным дыханием, мог превращаться в чудовище, способное безжалостно пожирать целые леса!
Вкатив в костёр обрубок комля, Хай Рэ поправил свою постель - два слоя лапника, и лёг, с удовольствием вытянув натруженные во время перехода ноги. Правый бок и лицо буквально купались в волнах горячего воздуха. Видец впитывал тепло, словно дождевую влагу розовый мох, в изобилии росший по камням около входа в Дом.
Мороз крепчал. В то время как правая сторона тела сладко млела от сухого жара, левая деревенела от холода. Приходилось время от времени переворачиваться на другой бок и отогревать заиндевевшую от таявшего снега одежду и смёрзшиеся от усилившегося мороза внутренности.
Хай Рэ мечтательно подумал о горячем травяном настое с остатками терпкой, но невероятно вкусной клюквы, однако доставать котелок не стал - утром потешит себя редким для него лакомством.
Поняв, что заснуть теперь не сможет, Хай Рэ без сожаления разобрал неуклюжий лежак, отправив одну его часть в костёр, а на второй удобно устроившись как в кресле, предварительно подложив несколько пушистых веток в изголовье.
Светало.
Где-то далеко закричала птица, заставив оцепеневший от холода лес встрепенуться и с радостью встретить восход солнца. Взглянув на небо, розовеющее сквозь чёрные иглы высохших елей, Хай Рэ полез в котомку - пришло время утешить голодное тело последней трапезой.
Он долго топил в котелке снег, изредка подкладывая в закипающую воду рассыпающиеся на ладонях снежки. Когда котелок был почти полон, Хай Рэ достал кожаный мешочек с мороженой клюквой и высыпал его содержимое в бурлящую воду. Сразу запахло ягодой. Старый видец с удовольствием ощутил во рту кисловатый вкус клюквенного чая.
Дав напитку потомиться на медленном огне, Хай Рэ вновь полез в котомку и достал небольшой брусочек жареной оленины. Немного подумав, отрезал половину и вернул её на место - в узкий глубокий карман. Оставшийся кусочек стал макать в напиток и, зажмурившись, с наслаждением обсасывать. На нехитрую пищу пустой желудок тут же отозвался голодными спазмами, но видец этого не замечал. Его отрешённый взгляд упёрся в пустоту, челюсти размеренно двигались, изредка прерываясь для того, чтобы отхлебнуть очередной глоток из закопчённого котелка.
Хай Рэ вспоминал...
...Что-то сломалось внутри него, потому что он перестал воспринимать мир таким, каким видел его раньше - в течение всей долгой и очень непростой жизни. Лёжа целыми днями в своей келье (после страшных событий с Комнатой радости все жилые семейные ниши стали именовать только так - кельи), Хай Рэ ждал лишь одного: когда же, наконец, боль в груди, всё чаще и чаще навещавшая старого видеца в урочный и неурочный час, окончательно затопит его, в одночасье, превратив жилистое тело в хладный труп и отправив туда, где его давным-давно дожидаются и мать, и жена, и оба сына, и все многочисленные сверстники. Боль рвала тело на части, заставляя Хай Рэ замирать в томительном ожидании: вот сейчас... вот сейчас...
В один из таких моментов в его келью вошёл Таби Ёр - бессменный грохочун в течение четырёх рук зим. Он осторожно присел на ложе, с участием коснувшись холодных пальцев видеца.
- Что с тобой? - спросил он вполголоса.
Хай Рэ всмотрелся в лицо друга. Таби Ёр тоже выглядел довольно старым, но и он был много моложе видеца.
- Я понял, Таби, - моё время пришло...